Нездоровье экономики
С началом стабилизации жизни у немцев появилась надежда, что наконец-то найден путь к быстрому экономическому подъему на базе широкой рационализации производства. Но многочисленные концепции рационализации имели нередко противоположный смысл. Профсоюзы и социал-демократия понимали рационализацию производства как технический прогресс и основу улучшения положения трудящихся масс. Рост производительности труда должен был повлечь за собой повышение заработной платы и сокращение продолжительности рабочего дня. А предприниматели рассматривали рационализацию производства как средство восстановления утраченных в годы войны и революции позиций как внутри страны, так и на мировой арене. Такой подход был характерен прежде всего для магнатов тяжелой промышленности. Представители же наиболее современных отраслей промышленности — химической и электротехнической — видели в рационализации производства наилучшее средство интеграции рабочих в капиталистическую систему.
Применение новейших методов организации производства (конвейерная система, тейлоровская научная организация трудовых операций) позволило к 1929 г. поднять производительность труда на 40%. Одновременно резко усилился процесс монополизации промышленности. В 1925 г. был создан самый мощный в Европе химический концерн «ИГ Фарбениндустри»’, который производил 80% синтетического азота и около 100% красителей и синтетического бензина. В 1926 г. появился другой промышленный гигант — «Стальной трест», включивший в себя более 300 предприятий, на которых трудились 200 тыс. рабочих. Тресту принадлежало более 40% производства железа, чугуна и стали. Росла и роль государства в экономике. Если в довоенное время его доля в валовом национальном продукте (ВНП) составляла 17,7%, то к 1929 г. она поднялась до 30,6%.
В то же время рационализация производства влекла за собой неуклонное сокращение рабочих мест. В 1922 г. в рурских шахтах работали 544,9 тыс. человек, а в 1929 г. — только 352,9 тыс. В социальном плане появление устойчивой безработицы влекло за собой нарастание напряженности в отношениях между квалифицированными рабочими и массой плохо обученных людей, которые первыми пополняли ряды безработных, превращались в маргиналов и становились приверженцами радикальных партий. Но положение работающих улучшилось. С 1924 по 1927 г. их заработная плата выросла на 37% . Однако если учесть, что точкой отсчета служила чрезвычайно низкая оплата труда в годы инфляции, то этот показатель выглядит не столь впечатляюще.
На первый взгляд, немецкая экономика казалась вполне благополучной. Объем промышленной продукции, составлявший (с учетом изменившихся границ) в 1923 г. 47% объема 1913 г., возрос в 1925 г. до 85%>, а в 1928 г. довоенный уровень был превзойден на 3%. Доля Германии в мировом промышленном производстве в 1926—1929 гг., хотя и не превысила показатели 1913 г. (14,3%), но составляла уже 11,6% (против 9,4% у Великобритании и 6,6% у Франции). В экспорте Германия не достигла довоенного уровня (20,2% национального дохода), но в 1928 г. уже приближалась к нему (17%). Торговый баланс оставался пассивным, а задолженность иностранным государствам постоянно возрастала.
Подъем германской экономики не имел прочной основы. Массовая безработица, которая к 1929 г. возросла до 1,9 млн. человек, и слабый экономический рост были наиболее показательными симптомами ее нестабильности. Уже с 1927 г. замедлились темпы роста производства и сократился товарооборот. В 1930 г. объем промышленного производства вновь упал, составив 91% довоенного уровня.
Версальский договор наложил на Германию, традиционно тесно связанную с мировым рынком, ряд тяжелых ограничений. Ее заграничное имущество и почти весь торговый флот были конфискованы. Потеряв внешние рынки, Германия не могла компенсировать эту утрату за счет внутреннего рынка, которому не позволяла развиваться низкая покупательная способность населения. Об этом свидетельствует тот факт, что в 1927—1928 гг. производство предметов потребления ежегодно падало на 3% .
В аграрном секторе отмечался спад. Восточноэльбское юнкерство с уходом с исторической сцены династии Гогенцоллернов потеряло своего верного защитника и благодетеля, а война и блокада лишили крупных землевладельцев традиционных рынков экспорта продукции. Чтобы стать конкурентоспособными, они должны были модернизировать свои хозяйства. Но их нерентабельность отпугивала инвесторов капитала и вела к неуклонному росту задолженности. Несмотря на значительную помощь правительства, прусские юнкеры так и не смогли вырваться из заколдованного круга получения все новых кредитов и необходимости выплачивать долги и проценты